-
Квадрокоптер как индикатор духовности
В выходные приехали друзья с квадрокоптером и захотели позапускать его в необычном месте. “Может, попробуем позапускать его в Кирьят Сефере?” – предложил я им соседний религиозный город. В сквере посреди Кирьят Сефера, как только вертолётик взлетел, рядом образовались местные подростки – в характерной чёрно-белой одежде. “Мы хотим посмотреть на вертолётик сблизи!” сказали они и стали расспрашивать: – “А сколько он стоит? Что делать, если он упадёт?” – и тут один из них задал самый волнующий харедимную молодёжь вопрос – вопрос повышенной духовности: “А можно этим вертолётиком смотреть в окна к людям?” – “Нет!” – отрезал я. – “Это незаконно и нехорошо!” – и разочарованные чёрно-белые подростки ушли. Утратили интерес.
-
Пауза перед отправкой
Дочки улеглись спать полчаса назад, укладывал Гришу, вот он тоже уснул – и тут приходит сообщение по воцапу от Ирки: “спокойной ночи!” – и рука тянется ответить ей: “Клади телефон и спи давай, поздно уже!” – а потом я думаю: вот кто бы мне сказал в её возрасте, что стану таким занудой… И отвечаю: “Хороших тебе снов!” – и получаю в ответ добрые слова и сердечки.
Как часто удавалось бы сказать детям что-то лучшее, если бы в разговоре была возможность стереть сказанное, остановиться на две секунды и сперва подумать. Надо научиться говорить с ними так, словно есть такая кнопка – выждав две секунды и “перечитав” то, что хочется сказать.
-
Время -- назад!
Два с половиной года назад я выписал свой первый чек. Сегодня я самостоятельно принял свой первый факс. Позвонил Наташе похвастаться, а она говорит: ну у тебя всё впереди, скоро, значит, сможешь полетать на дирижабле!
-
От улыбки станет всем светлей
Вечерние сумерки. В комнату заходит мой коллега, студент-практикант О., и зажигает свет.
– Что сидите в темноте? – спрашивает он. – Забыли, что существует электричество?
Я и другой мой сосед по комнате – мы были так поглощены созидательным трудом, что об электричестве и правда забыли. Но пришедший с улицы О. напрасно напомнил нам о нём столь сурово. Я поднял голову от компа:
– Ты, прежде чем говорить так, задумался бы лучше об окружающей среде!
– О чём, прости?
– О среде, которая нас окружает. О планете. Об ущербе, который мы наносим, когда жжём свет напрасно!
– Ты это серьёзно?
– Очень серьёзно! Топливо, которое сжигают электростанции, нагревает планету. Виды исчезают каждый день. Киты. Улитки. Ты знаешь, я читал, что десять секунд горящей офисной лампы стоят жизни одной улитке!
– А что ты предлагаешь? Сидеть в темноте?
– Я предлагаю думать об ущербе окружающей среде. Две улитки уже погибли, пока ты со мной препираешься!
– Ладно тебе, с каких пор ты стал думать об этом?
– Три.
– Что три?
– Три улитки сгинули.
– Чёрт тебя…
– Четыре. И я очень хочу показать тебе видео с проникновенной речью про спасение планеты.
– Ты? Видео?? Про спасение планеты???
– Да. Про спасение планеты! Смотреть обязательно!И поставил ему видео с монологом Джорджа Карлина – Saving the Planet. Теперь он всё знает – и про китов, и про улиток!
-
Снобский картезианский лимерик
There was once a man named Descartes
Who grew up being utterly smart,
Said, “I think, hence I am,
But there is une problème:
Thou shalt too if thou currently art” -
Лицензия творить зло
Я иногда начинаю нудеть, что эпоха программистов-романтиков ушла, но тут услышал на офисной кухне, как коллеги обсуждали, что оказывается в лицензии на JSLint написано дословно: “Софт должен использоваться во благо, а не во зло” (The Software shall be used for Good, not Evil). И что юристы компании IBM, использующей JSLint обращались к автору, Дугласу Крокфорду, за разъяснениями – мол, мы-то честно-честно не будем использовать JSLint во зло, но вот клиенты… как мы можем за них отвечать? Может, пусть творят зло, если хотят? – И тогда Дуглас Крокфорд лицензировал IBM на сотворение зла: “Я даю разрешение IBM, их клиентам, партнёрам и миньонам творить зло с помощью JSLint” (I give permission for IBM, its customers, partners, and minions, to use JSLint for evil).
-
Культурные различия
Часто вижу в Сети тексты про культурные различия между странами. Что в Эмиратах не надо выразительно смотреть на местных женщин, а в Норвегии не надо приходить на встречи на полчаса позже и отмазываться, что в пробку попал. Что в Индии “нет” не означает “нет”, а в Японии – “да” не означает “да”. Что один американец поговорил по телефону с саудитом, обговорил с ним дела, пришёл к соглашению, а вдогонку послал емэйл: “По следам нашего разговора, решили то и это, мол, подтверди” – а саудит обиделся: вышло, что американец усомнился в его чести, когда этот follow-up послал.
Читаешь – думаешь: “Очевидно же! Ну можно было это предвидеть, можно было ожидать, что там принято по-другому”. А потом сам влетаешь с разгону в культурный барьер.
Хороший человек Н., коренной израильтянин, с которым мы сперва общались по делу, а потом сдружились и стали общаться за жизнь, попросил у меня машину на один вечер. “Конечно, – ответил я, – я оставлю Наташе ключи, забери машину с нашей парковки сегодня, а завтра привези, пожалуйста, до 10 утра.” – В 10 утра мы должны были выезжать с друзьями в дальнее путешествие на двух машинах.
Утро, 9.30. Машины на парковке нет. Звоню Н., а он мне весёлым голосом: “Доброе утро!” – и мне сразу не понравился его весёлый голос. “Ты должен быть в дороге, по пути ко мне домой, а не говорить весёлым голосом, словно ты дома у мангала!” – подумал я. Но сам ему тоже весёлым голосом ответил: “Доброе утро”. “Как дела?” – спрашивает Н. – “Машину жду, слушай, ехать уже через полчаса!” – подумал я, но ответил: “Отлично! А ты как?” – “Чудесно!” – и пауза подвисла, в течение которой я ждал, что он скажет: “Я тут как раз к тебе выезжаю”, – но он молчал. “Я хотел тебя спросить. Насчёт машины. Когда тебя ждать?” – “Я к тебе поеду через полчаса где-то” – “Через полчаса я должен уже выехать!!” – подумал я, но ответил: “Замечательно, жду тебя и заварю вкусный чай”. А сам отзваниваюсь друзьям: опаздываем, мол, на час. Через час дети уже собраны, чай мы уже заварили, чтобы времени не терять, Н. не приехал. Звоню Н.: “Ну что? Ты где? Нам ехать пора, друзья ждут!” – “Я сейчас выезжаю.” – “Сейчас выезжаешь?!! Да ты с дуба рухнул!!!” – подумал я, а ему ответил: “Жду тебя очень”.
Через полчаса я вывел детей на улицу, и как только Н. подъехал к нашему дому, начал быстро сажать детей в машину. Чая ему не налил. Сказал: “Прости, видишь, в какой мы спешке! На полтора часа задержали друзей!” – и всем видом дал ему понять, что это никуда не годится. – “Послушай, я хочу, чтобы ты понял, – сказал Н., – я хотел к тебе приехать раньше, но мне жена сказала: вот люди тебе сделали доброе дело, дали тебе машину, давай я её помою. – И она стала мыть машину и слегка задержалась. Так что я, видишь, опоздал!” – “Спасибо ей, что отмыла машину! – ответил я. – Просто нас ждут друзья, мы задерживаем их, а ехать далеко, и у нас плотный день сегодня, и мы потеряли полтора часа, поэтому я теперь такой дёрганый. До встречи!”
Сели, поехали и увидели, что машина наша отчищена до блеска не только снаружи, но и внутри. Жена Н. привела её в идеальный порядок. На ближайшем привале, через два часа, я стал звонить Н., чтобы выразить, как мы признательны им за отмытую машину, но Н. не взял трубку. Написал ему сообщение, он не ответил.
Произошёл провал межкультурного диалога. В моём мире, я сделал ему доброе дело и ждал от него всего лишь уважения в виде пунктуальности. “Бери машину до 10 утра” – значит, она мне в 10 нужна. Не была бы нужна, я не говорил бы “отдай в 10”, сказал бы “отдай до вечера”. В его мире, он сделал мне доброе дело, а я не проявил ни гостеприимства, ни благодарности и ещё и показал ему, как он неправ.
Рассказал нашему русскоязычному другу Б., который приехал сюда из почти тридцать лет назад. “Конечно!” – сказал Б. – “Ты должен был, чтобы машину получить обратно к 10, во-первых, просить привезти её к 9, во-вторых, сказать, что ты просто умрёшь, если он не привезёт вовремя, а потом ещё в 8 позвонить и напомнить, что уже умираешь!” – “Что же теперь делать?” – спросил я его. – “В арабском есть слово “сульха” – обряд примирения через совместную трапезу. Работает с израильтянами тоже. Позвони ему и не обсуждай ту историю, а просто предложи поужинать вместе!”
Позвонил. Больше Н. не обижается. А я понял, что столкновение культур – это легко в теории и едва ли постижимо на практике!
-
Пальмовый фонарь
В киббуце Айелет а-Шахар нестандартно подошли к электрификации и уличному освещению.
-
Израильский Сочи
Тут, в Эйлате, совершеннейший израильский Сочи! Жарко до безумия, почти все говорят по-русски, лавочники включают музыку в своих лавках погромче, чтобы прохожим было веселее проходить, в гостинице слышны характерные окрики на детей: “А ну вернись в номер, а то злой дядька тебя заберёт!” – а “злой дядька” – это, кажется, имелся в виду я… И даже дети нашли российский флаг, чтобы сфотографироваться с ним. Теперь точно Сочи!
-
Шаббат без Интернета
В пятницу днём раутер, который давно уже грозился совсем сломаться, таки совсем сломался. В шабат новый раутер не купить, и мы остались без домашнего интернета на несколько дней. Сперва мы даже немножко радовались – дети в шабат не тупили за экраном, а играли друг с другом. Конечно, Ира через какое-то время притомилась и перешла от мирных игр к агрессивным – стала бегать по квартире с визгом и драться с сёстрами, но это же всяко лучше, чем когда дети восемью глазами уставляются в монитор.
Шабат продолжал быть кошерным, но после небольшой сиесты мы поняли, что нам следовало обращать внимание не на громкую Иру, но на тихого Гришу. Он спокойно и методично раскрасил несмываемым маркером белый книжный шкаф – плотными узорами, всё, докуда дотянулся. Я, увидев содеянное, воскликнул: “Гриша, ты же знаешь, нельзя рисовать на шкафу, можно на бумажке!” – и Гриша кивнул и подтвердил: “Нельзя на шкафу, можно на бумажке!”
Вода не помогала стереть маркер. Водка оттирала, но слабо и медленно. Попросил у Иры жидкость для снятия лака. Ира долго ворчала, как она ей дорога, что это подарок, что я просто обязан буду принести ей новую жидкость – наконец, она притащила флакон, и я обрадовался, что хоть ацетон оттирает этот ужасный маркер. Вот я тру ацетоном шкаф и отгоняю Гришу от флакона – а то ему любопытно, что это за интересная штука, ацетон? В этот момент меня зовёт из нашей спальни Марта. Я ей кричу в ответ: “Марта, занят, не могу прийти” – а она опять: “Папа, папа, приди ко мне, помоги!” – а я ей: “Не могу, у меня тут Гриша рядом с водкой и ацетоном!” – а Марта опять: “Папа, приди, помоги!” – “Ну сказал же, не могу, приди сама!” – “Я не могу прийти! Я застряла!” – “Что?” – “Я застряла!!”
Марта лежала на детской кроватке, которая стоит вплотную к нашей кровати. Наша кровать – это две огромные тяжеленные американские кровати 50-х годов производства, свинченные вместе. Мастер, посоветовавший нам выкупить их у американских пенсионеров, сказал: “Вы увидите, это надёжная вещь, не то, что ИКЕА. Простояли 60 лет и ещё 60 простоят!” Старички, продавшие мне эти кровати, радостно сообщили, что купили их себе на медовый месяц. Кровати были громадные. Мастер свинтил их в одну мегакровать, и она заняла почти всю нашу спальню. В остаток места мы впихнули вплотную детскую кроватку в наивной надежде, что Гриша будет на ней спать. Он не стал, и кроватка превратилась в склад одежды. И вот у Марты упала какая-то вещь в узкую щель между детской кроваткой и гигантской американской кроватью. Она залезла на детскую кроватку, сунула руку в щель, а высунуть не смогла.
Полчаса мы извлекали Марту с помощью подсолнечного масла и такой-то матери. Извлекли. День уже кончался. Решили, ну всё, мы пережили этот шабат. И тут пришла Алиса и тихо сообщила, что у неё вши, и она их нашла не сегодня, но несколько дней назад. Немая сцена. Занавес.
-
Дитя цветов
В автобусе со мной разговорилась пожилая американка, переехавшая недавно из Иерусалима в Модиин. Она рассказала, что работает учителем английского, занимается, в основном, со школьниками, но немножко и со взрослыми.
– А лучше всего меня знают в городе, как отличную учительницу для подростков. Я могу устанавливать с ними хороший контакт.
– Как тебе удаётся устанавливать с ними хороший контакт? В чём секрет?
– Они уже наслышаны обо мне от своих знакомых, это помогает.
– Они могут быть наслышаны, что ты хорошая учительница. Но этот факт сам по себе не помогает установить хороший контакт.
– Они рассказывают друг другу, что со мной можно говорить свободно о чём угодно, вот что для них важно.
– О чём угодно?
– Смотри, я дитя цветов из 60-х. Я была хиппи. Нет ничего такого, чем они могут меня шокировать. Я знаю, что всё, что они мне могут рассказать – это ничего страшного, я там была. Они никогда не перепробуют всего, что я пробовала. Я была там, где им никогда не доведётся побывать. И я знаю, что это всё не важно. Чаще всего они думают, что самый крутой опыт в их жизни – это что они курили траву раз-другой. Ха, расскажите мне об этом! И когда они понимают, что шокировать меня невозможно, они начинают мне доверять. И тогда они начинают говорить свободно. Понимаешь? Чтобы начать свободно говорить по-английски, человеку надо сперва научиться просто говорить свободно. А уж английский – это несложно! -
Новогодние размышления в переполненном харедибусе
В предпоследний день ушедшего года мы с Наташей ехали из Рамота в Модиин и, пока ждали автобуса, увидели “отобус меадрин” – сегрегированный частный автобус, на котором катаются ультраортодоксы. Залезли в него, благо бесплатно, только в отличие от моей предыдущей поездки, в этот раз харедибус был переполнен. В незабитом харедибусе мужчины в чёрных шляпах ездят спереди, а женщины в тюрбанах сзади. Но когда автобус переполнен, все садятся вперемешку, единственное правило – на пару соседних сидений садятся люди одного пола. Наташа села рядом с какой-то девушкой, а я встал рядом в проходе. Оказалось, это проблема. Когда я стою в проходе, заходящие в автобус женщины не могут со мной разойтись так, чтобы не дотронуться до меня. Пришлось мне сесть напротив. Передо мной сидел и говорил по телефону профессиональный сводник. Сводник рассказывал про нескольких юнош не то родителям невесты, не то её свахе, а одного – особенно нахваливал. Он серьёзный, ходит на занятия и даже вечером после шабата приходит заниматься один, и уже отверг трёх предложенных ему невест. Одну за внешний вид – нет, она, конечно, умна и он слушал её с интересом, но она слишком уж нехороша собой. Вторую – за несерьёзность намерений. Она слишком молода и сама не знает ещё, чего хочет. А третью – сводник не помнил, за что её юноша отверг. В общем, привередливый молодой человек. Но приятен наружностью, и за него готовы поручиться два рава! И у него тётя – сама Тартаковер (ну или Прилуцкер, или ещё какая-то такая фамилия). Очевидно, это должно было произвести впечатление на собеседника.
За спиной у Наташи и её соседки ехали две невоспитанные маленькие девочки, которые дрались между собой и заодно пинали кресло Наташиной соседки и швыряли в неё занавеску. На одной из остановок в харедибус зашёл несчастный солдат, сам был не рад, куда попал, ему хотелось спрятаться за свою винтовку. Кругом гомон, весь автобус обсуждает что-то, кто друг с другом, кто по телефону. Сводник нахваливает юношу, я угораю у него за спиной, Наташа пытается не смеяться в голос и отворачивается к окну, невоспитанные девочки орут друг на дружку на иврите: “Не бей меня!” – “А ты тоже меня не бей” – и продолжают драться, а вокруг – тускло-жёлтые горы и арабские деревни с минаретами.
И я вдруг вспомнил, что ещё год назад я сожалел, что работаю не в Тель-Авиве и езжу в Иерусалим по пробкам и горам, любуясь по пути колючей проволокой и гористой пустыней, что на запад от Модиина идёт чистая и комфортная железная дорога, там цивилизация, и на любой станции по пути можно купить чашку кофе и читать книги без тряски за столиком поезда, и только на восток надо добираться не пойми как. И за прошедший год я эту дорогу полюбил, и она стала родной, а на этом шоссе я стал замечать оливковые деревья в горах, и пустыня перестала казаться такой пустынной, и перекрёстки этой дороги стали приносить воспоминания – здесь я подобрал автостопщика и интересно поболтал, а здесь меня облаяла собака, а здесь можно выехать на секретное безлюдное шоссе, а здесь красивый вид с гор – и весь колорит этих мест стал не раздражать, а радовать, и харедибусы стали забавлять, и в них стало хотеться ездить просто ради впечатлений, и если когда мне придётся ездить от города на запад, я буду скучать по этому шоссе.
Так что это был год, за который я успел сжиться с этим безумным регионом. Теперь я его часть, а он – часть меня. Когда я в первый раз ехал по этой дороге из Модиина в Иерусалим, я думал, что к ней невозможно будет привыкнуть, словно я на другой планете. А теперь вдруг оказалось, что это моя планета. Хороший год был, я считаю!
-
Работы Теренса Кунео
-
Математика. Из пушки по воробьям
Мы тут обсуждали с коллегой математическую стрельбу из пушки по воробьям – неадекватный математический аппарат для решения несложных задач, и я вспомнил, как пять лет назад я ехал в электричке на работу и увидел на экране телефона, как кто-то выложил в фейсбук задачку, заданную сыну в школе. “Нарисован угол в 19 градусов, построить угол в 1 градус циркулем и линейкой”.
Электричка была забила битком, и у меня не было с собой ручки, даже если бы и была, я не смог бы воспользоваться ей. Пришлось решать в уме. В уме я думаю так: если бы я построил 18 градусов, я бы вычел 18 от 19 и получил бы 1. Где взять 18 градусов? Это половина от 36. Как построить 36? Прямоугольный треугольник с одним острым углом 36 градусов – второй острый угол у него 54. Один угол это дважды 18, другой – трижды 18. Я мысленно пишу уравнение sin 2A = cos 3A. Пытаюсь в уме аккуратно написать уравнение на sin A, если я справляюсь с этим уравнением в квадратных корнях, значит, я могу построить угол с таким синусом. Через 5 минут прихожу к выводу, что могу.
Ну вроде решил. Успокоился. Ворчу про себя: “нынче в школе первый класс хуже института, кто ж такое школьникам даёт!”. Прихожу в офис, вижу в комментах решение: “нарисовать этот угол 19 раз подряд вокруг одной вершины, получится 19*19 = 361 градус, от первого до последнего луча – 1 градус.” Чёрт.
-
Barateli образца 2006 года
Я 10 лет назад. Ноябрь 2006 года, граница Беларуси и России.
-
Впихнуть невпихуемое :)
Счастливый я влез в старый узкоколейный паровозик на станции Наараим.
-
О русской культуре
Подвожу коллегу из Модиина до офиса. Выяснил интересное про русскую культуру. Спрашиваю:
– Ты из Франции?
– Нет, почему?
– Мне казалось, я слышал, как ты говорил по-французски.
– Нет, ты меня с кем-то путаешь. Я по-французски могу, максимум, “мерси” сказать.
– Я тоже. Выходит, спутал.
– Да, я здесь родился. А ты из Аргентины?
– Нет. Из Москвы.
– Да ладно! Ты из России? Не может быть!
– Не похож?
– Акцент у тебя не русский.
– В английском?
– В иврите!
– Я думал, я говорю, как типичный русский.
– Нет.
– А что звучит не так?
– Не знаю. Ты улыбаешься всё время, когда говоришь. Но не как американцы. Русские так точно не делают. У русских культура – не улыбаться. Вот я и решил, что ты из Южной Америки! -
Кирьят Белз
– Что ты ищешь? – откликнули меня на иврите. Я спускался в проход между двумя тесно стоящими зданиями во двор. Передо мной шёл хареди – ультраортодокс в чёрном пальто и чёрной шляпе. Он обернулся, увидел меня – и не понял, что я делаю в его районе. Уставился на меня безумными глазами:
– Ну? Что ты ищешь тут? Здесь нет улицы. Зачем ты сюда идёшь?
– Я не ищу никакую улицу. Мне не нужна улица.
– Тогда что ты ищешь?
– Я ищу здание – красивое, как дворец. От него – красивый вид вниз с этого холма. Я видел его снизу холма. Хочу увидеть его сблизи. Хочу посмотреть от него вниз. Ты понимаешь, о чём я говорю?
– Нет! – пожал плечами хареди и ушёл.А я продолжил искать здание, которое я вижу, когда поднимаюсь из офиса к автобусной остановке. Я знал, что это в религиозном районе Кирьят Белз, что оно стоит на изрядной высоте, у меня было достаточно ориентиров, но холмистый рельеф всегда сбивает с толку. Наконец, я нашёл его – это крупная синагога на улице Зайт Раанан. Как и все синагоги этого района, она отчасти смахивала на синагогу Белз, но не была настолько брутальной и титанической. Снизу издалека она выглядела изящнее, чем сблизи. Я остановился, стал осматривать её и пытаться понять, как она называется. Меня окликнул другой хареди. Он ехал на машине. Увидев меня, остановился и опустил стекло, чтобы поговорить. Он обратился ко мне на безупречном американском английском, очевидно, что он родился и вырос в Штатах:
– Чем я могу помочь тебе?
– Ничем, спасибо!
– Я вижу, ты стоишь тут и очарованно смотришь на синагогу.
– Так и есть. Ты знаешь, как она называется?
– Нет.
– А как ты её сам называешь?
– Просто синагога – и всё. А как тебя сюда занесло?
– Я работаю внизу под этим холмом. Вижу эту синагогу снизу каждый день. Мне было интересно, какая она сблизи.
– И как она тебе сблизи?
– Снизу лучше смотрится!
– А откуда ты на неё смотрел?
— Улица Артум, перекрёсток с Голда Меир.
– Я съезжу, посмотрю обязательно! Спасибо!Так я и не сфотографировал синагогу. Сблизи она так себе, да и батарейка села. Зато я сфотографировал сам район.
-
Опасная навигация
Утром еду на работу, подвожу коллегу до офиса. Выезжаем из Модиина, я рассказываю ему на своём ломаном иврите про ту старую дорогу, которую я отыскал, куда можно попасть только если знать точное местоположение “портала” и набраться смелости. Он говорит: “Найти дорогу туда не проблема, сейчас я Waze настрою, он покажет, как туда заехать”.
Waze – замечательное приложение, лучший навигатор в стране, но туда он маршруты не прокладывает. Туда нет нормальной дороги. Так я ему и говорю. Коллега отвечает:
– Это потому что ты пользуешься им неправильно. Тут есть такая галочка в настройках, которая включает “опасный режим”. Тогда можно ездить где угодно, Waze перестаёт ограничивать маршруты!
– Дело не в том, что это на территориях. Дело в том, что туда вообще нет нормального пути! А ненормальный путь никто не знает, кроме десятка психов типа меня!
– Да ладно, вот увидишь. Сейчас найду… Ой, и правда – не находит!Едем дальше. Коллега говорит:
– Впереди пробка, сейчас посмотрю в Waze, как надо объезжать! Ой, что это? Он пишет, надо повернуть на Бейт Ханину и проехать через Шуафат!
– Слушай, я могу повернуть, но у меня стёкла не бронированные!
– Я впервые вижу, чтобы Waze вёл на работу через арабские районы! Давай не поедем так, а?
– Не поедем так, поедем нормально. Слушай, а ты выключил “опасный режим” потом, после того, как мне показал, как включать?
– Ууупс! -
Волк на велосипеде
Туристический плакат от регионального совета Мате Биньямин воплощает все фантазии Чуковского. Биньяминский волк на велике!
-
Непереводимая электричка
В диалоге с товарищем по переписке у меня вдруг родился ответ на вопрос, что я теряю, когда объясняюсь по-английски, а не по-русски. Заодно вышло готовое эссе для Майка. Мне будет приятно услышать вашу оценку.
-
Дорожный ульпан
Единственный способ практики иврита, который у меня есть – это подвозить автостопщиков по пути на работу и домой. Большинство тремпистов (так их тут зовут) разговорчивы, и я мучаю их все тридцать километров своим кривым ивритом. Иногда бывают курьёзы. На тремпиаде перекрёстка Шилат поднимает руку поселенец. Он сообщает, что его зовут Моше, и несколько раз благодарит меня, что подвожу его.
– Да что ты, мне не проблема подвезти тебя! Я всё равно еду по этой дороге!
– Да, но ты подвозишь меня уже второй раз! У тебя характерная машина и иврит… тоже!
– Отлично! Прости, у меня память на лица никуда не годится. Я не могу вспомнить, из какого ты поселения? – Тальмон.
– Красивые края!
– Был там?
– Ещё нет, давно хочу. Собирался на праздниках съездить, но семейные дела помешали. Съезжу ещё!
– А что тебя там привлекло?
– Тальмонский источник. Хочу полюбоваться.
– Да, у нас рядом есть Тропа Источников, можно там много красивых источников увидеть!
– Я на тропу пока не готов идти, дети не смогут столько пройти. Я хотел увидеть тот источник, что внутри самого поселения.
– А… откуда ты про него знаешь, если там не был? Мало кто про него знает, кроме жителей!
– Я один раз ехал тут на машине, подобрал автостопщика из поселений, он рассказал мне про Тропу Источников. Я стал потом читать в интернете про неё, решил начать с источника рядом с Тальмоном, мне сказали, это опасно, стал искать местных, чтобы разведать, что к чему. Друзья познакомили меня с жительницей Тальмона, я расспросил её, она рассказала мне про тальмонский источник.
– Вау! А как её зовут?
– Эстер.
– Эстер Пинскер?
– Ага. Знаешь её?
– Знаю! Это моя соседка. А знаешь, кто тебе изначально про нашу Тропу Источников рассказал?
– Кто?
– Я. Когда ты меня в прошлый раз подвозил!Подружились с Моше и договорились встретиться в Тальмоне! Такие вот у меня теперь языковые классы!
-
Акцент: новый уровень
Новые высоты взяты! Сегодня администратор здания, к которому я зашёл договариваться о парковке, принял меня, исходя из моего акцента в английском, за австралийца! За время жизни в Израиле меня уже принимали за американца, англичанина, бельгийца (неплохо, неплохо!), ирландца и европейца из невесть какой страны (это была музыка для моих ушей!), а сегодня я “австралиец”! Ура!!
-
Книга - лучшее снотворное!
У меня появился любимый писатель. Автор замечательных популярных книг по истории – Саймон Себаг Монтефиоре. Его книга Jerusalem, the biography – это образец литературного дара. Дело в том, что подвозка от моей работы в Модиин едет 40 минут, и я не успевал в ней высыпаться. Засмотрюсь в окно, пока заскучаю, пока засну… хлоп! – уже и Модиин. То ли дело с Монтефиоре! Это толстенная книга, где на каждой странице – по пятьдесят неудобоваримых древних имён. Пока представишь себе, как одно-другое написанное в английской транслитерации имя пишется по-русски или на иврите, пока попробуешь запомнить его, уже спишь. Это занимает минуты три, не больше.
Так я отсыпался с помощью Монтефиоре две недели подряд, пока не продвинулся. Я обрёл рефлекс: Монтефиоре = сон. Стал засыпать сразу, как открываю книгу. Тогда я упростил схему засыпания. Просто вожу книгу с собой и, если сразу не могу уснуть, кладу руку на том Монтефиоре. Это работает так хорошо, что я задался вопросом: можно ли сделать суперобложку на основе обложки этой книги и таскать только её? А то сама книга увесиста, устаю таскать её. Или ксерокс с обложки? Бросать на него взгляд, и как только глаз увидит Jerusalem, the biography – я сразу усну.
В общем, теперь я сплю на час больше каждый рабочий день. Саймон Себаг Монтефиоре, ты молодец, спасибо тебе, пиши ещё!
-
Истребители
Подвозил вчера коллегу домой. Мы ехали вниз по шоссе, спускаясь с Иудейских холмов. Солнце садилось. Оно спускалось за склон очередной горы, а потом мы объезжали гору, и солнце снова оказывалось над горизонтом. Так мы видели четыре заката. Четвёртый мы видели уже спустившись, он был над равниной, было очевидно, что этот закат - последний. Я сказал:
– Как было бы здорово, если можно было бы лететь на истребителе на запад, и солнце не заходило бы, а словно зависло бы над горизонтом в бесконечном закате!
– Истребитель летит слишком быстро. Если ты будешь лететь на заходящее солнце, оно станет подниматься обратно.
– Ну если ты летишь, скажем, на северо-запад под почти постоянным углом к солнцу, оно зависнет над горизонтом.
– Да, только никогда так не бывает, чтобы истребитель летел долго в одну и ту же сторону.
– Ты летал на истребителе?
– Три года.
– Вау! Вааааау! С детства мечтал полетать на истребителе!
– Это не так круто, как ты думаешь. Никакого удовольствия. Я предпочитаю летать на нормальных легкомоторных самолётах. А от этих резких смен ускорения на истребителе вечно тело ломит и глаза болят!Вот так! Произвольный коллега, которого подвожу, оказывается разочарованным пилотом истребителя и увлеченным пилотом малой авиации. Буду его теперь уговаривать покатать меня на его личном !! самолёте. Израильские закаты приносят удачу!
subscribe via RSS